Барто Агния Львовна

Записки детского поэта

Дневники 1974 года

Сижу у телевизора, смотрю программу «Время». Переворот в Греции! Неужели действительно военная хунта сдала свои позиции? Едва успеваю обрадоваться — Виктор Рамзес кричит в телефонную трубку:

—   Слыхали! Замечательно! Ну, это что-то фатальное: так же, как в Португалии,— после вашего приезда в Афинах переворот!

—   Ну, а как же иначе! Теперь думаю, куда бы еще направиться...

В Греции выпускают заключенных. Если уцелели те 36 арестованных молодых коммунистов, то они выйдут на свободу. И Рицос вздохнет свободно.

В прежние времена я часто приходила к детям не для выступления. По уговору с заведующей детсадом или директором школы не сообщала ребятам о своей профессии. Если скажешь, что в гости пришел писатель, то дети, как и взрослые, сразу подтянутся при гостях, станут «прихорашиваться». А я хотела видеть будни. Сохранить «инкогнито» стало много труднее, когда чуть не в каждом доме появился телевизор. Был такой случай. Несколько дней сидела я на уроках в первом классе одной из школ. Директор благословил меня на «святую ложь», разрешил сказать детям, что я из районо. При условии — потом признаюсь в своем обмане и прочитаю детям стихи. И вот сижу я на последней парте, никому не мешаю, никто на меня не оглядывается, а я примечаю все, что мне кажется интересным. Прекрасно! Но во время перемены ко мне подходит шустрая девочка с двумя бантиками, торчащими как рожки, и доверчиво говорит:

—   Вы в районе работаете? А раньше вы работали писательницей, я вас в телевизоре видела.

Так мои тайные наблюдения прекратились, только иногда мне вдруг повезет. Недалеко от нашего поселка проводят лето детские сады. Недавно я отправилась туда. Возле одного из них, с пригорка под ветвистым деревом, было видно все, что делается за забором: дети на больших цветочных клумбах рыхлили землю вокруг флоксов. Сначала энергично действовали тяпками и совками, потом, постепенно, их пыл стал угасать. Молодая воспитательница, должно быть, заметила, что у второй клумбы дети продолжают сидеть на корточках, но водят совками уже не в рабочем, а в созерцательном состоянии.

Сейчас посыплются замечания, подумала я. Но молодая воспитательница сказала:

- Боюсь, что вторая клумба в обиде. Наверно, флоксы думают: мы теперь позже всех расцветем...

—   Цветы не могут думать,— назидательно заявил один из маленьких ленивцев.

~ Могут! Могут! — посыпались возражения, и заскучавшие было труженики второй клумбы, оживившись, взялись за скребки.

—   Ну вот... А то, правда, было бы несправедливо,— сказала воспитательница. Она была очень довольна. И я тоже. Прежде всего ее пониманием ребенка. Дар этот, в сущности говоря, положен по штату каждому воспитателю, но как хорошо, когда воспитатель обладает им в полной мере.

Вот о чем я думала, покинув свой тайный наблюдательный пост на пригорке под деревом.

Вспомнилась мне одна из первых моих встреч с детьми. Написав несколько стихотворений, я отправилась в детский сад и, волнуясь, попросила воспитательницу, чтобы она прочла их детям, а я понаблюдаю, как они будут слушать. Узнав, о чем стихи, воспитательница сказала:

—   Вот тут девушка пришла со стишками, я вам их прочту, хотя они про весну, а у нас с вами сейчас работа с лопатками и снегом.

Таким образом аудитория была подготовлена к слу-шанию стихов, принесенных не вовремя. Стихотворение мое начиналось так:

 
У Володи с Мишей
Пароходик вышел...

Строчки и без того были слабыми, но воспитательница прочла их в собственном варианте:

 
«У Володи с Колей
Пароходик вышел»...

—   Нескладно! Не сходится! — закричали дети.

—   Бы не так прочли! Почему с Колей, а не с Мишей пароходик вышел? — растерянно спросила я.

—   Потому что у нас в детском саду нет Миши, а Коля есть, — разъяснила мне воспитательница. То, что она вместе с Мишей выбросила рифму и звучание строчек, ей было неважно.

Я смиренно ушла со своим несезонным пароходиком.

В лесу во время прогулки с ребятами из пионерлагеря загорелый мальчишка с ямочками на щеках спросил меня:

—   По-вашему правильно, что человек не знает, когда умрет?

— Думаю, да. Во всяком случае, каждый может надеяться, что будет жить долго.

—   Вовсе не каждый,— покачал головой мальчик и сказал неожиданно; — Мне родителей жалко.

—   Каких родителей? — удивилась я.

—   Всяких. Они же знают, что умрут раньше, чем их дети.

— Ну что ж, так и должно быть...

—   Нет, неправильно: раз все не знают и они должны не знать. Лисички! — вдруг закричал он, увидев рыжую кучку грибов под деревом. Тут же он бросился их собирать, предоставив мне решать проблемы жизни и смерти.

Непостижимо, почему мальчишка лет десяти об этом думает?

И как решительно протестует, заступаясь за «всяких» родителей. «Милый, милый, смешной дуралей».

Потерявшая сына, я могла бы ему сказать: какое великое счастье для родителей думать, что они умрут раньше своих детей.